Очень мало, знаешь ли, кайфа в вытаскивании басиста из бара за 15 минут до выхода на сцену.
КОРР. — У тебя есть пристрастия в рок-н-ролле твоего города?
С.К. — Есть. Мой любимый харьковский автор – это мой бывший коллега по «Рок-Буфету» Володя Блинцов, мне очень жаль, что он сейчас не занимается музыкой, что даже в родном городе его практически не знают. Многое мне нравится у Чижа, хотя он уже не харьковчанин… Что-то нравится у Сэра, что-то у Чернецкого, особенно программа «Бит», что-то у Кочи (Сергей Кочерга – гр «Тихий уголок»), очень много прекрасных музыкальных кусков у Гены Пугачева – лучшего харьковского аранжировщика. Это все.
КОРР. — Идеал музыканта?
С.К. — Идеал гитариста – Эрик Клэптон, вообще – Ян Андерсен («Джетро Талл»), Брайан Ферри, Пол Маккартни, как ни странно…
КОРР. — А у нас?
С.К. — А у нас к музыкантам у меня несколько шкурный подход – хотел бы я с ним играть или нет. Это так, гипотетически… Всегда мне нравился Александр Ляпин, еще в «Аквариуме», а особенно, когда услышал его в «ДДТ». Саксофонист «ДДТ»-же – Михаил Чернов, из барабанщиков – Михаил Нефедов («Алиса»), Ефремов («Машина Времени»), бас – Титов («Аквариум»), по-моему, все.
КОРР. — Что-то не густо… Ладно, перейдем к поэзии.
С.К. — О!…
КОРР. — Вернее, сначала – к литературе. Что читал в детстве, что читаешь сейчас?
С.К. — Все!
КОРР. – Даже справочники по ветеринарии?
С.К. — Типа того. Помнишь, как у Конан Дойля о Холмсе – «познания обширные, но не глубокие». Это обо мне. Читал я всегда очень много, и давно, по семейным преданиям, лет этак с трех. Увлечения мои были самыми разнообразными, так и книги, которые мне приходилось читать. Это как с музыкой…
КОРР. — Но что-то есть у тебя на заветной книжной полке, что ты перечитываешь, собираешь, хранишь?
С.К. — Неужели так сильно заметно, что такая полка существует? Хотя, вот же она висит! Слева направо: все, что выходило у нас Толкиена, Клиффорд Саймак, Стругацкие, Набоков, Стивен Кинг, Дик Френсис, Жоржи Амаду, Стейнбек, Аксенов, Лукьяненко...
КОРР. — Ничего… Фантастики многовато.
С.К. — Это все я любил в разное время. А вот еще полочка – тоже слева направо: Булгаков, Сэлинджер, Грегори Макдональд, Ницше, Экзюпери, Шопенгауэр, дальше – любимая поэзия…
КОРР. — В общем, каша полная…
С.К. — Как я и говорил. А вот еще полка…
КОРР. — Нет! Стоп. Давай поговорим о поэзии.
С.К. — Ничего экстраординарного. Все как у большинства. Когда был маленьким, любил Есенина, раннего Маяковского, Кирсанова, потом – Бернс, Цветаева, Мандельштам, Пастернак (меньше), Ахматова… Еще позже – Бодлер, Бродский, Тарковский, Гинзберг, китайцы всякие…
КОРР. — Китайцы, говоришь? А рок-поэты?
С.К. — Главным рок-поэтом для меня всегда был Высоцкий, что бы кто там ни говорил… Да Вертинский еще. А из того, что традиционно считается рок-поэзией, я люблю БГ, Майка, Кинчева, Наумова. Уважаю очень Башлачева и Шевчука. Из буржуев люблю поэзию Моррисона, Яна Андерсена, Дилана, да много их! Вот нравятся мне тексты «Айрон Мэйден», хоть умри! Предвидя твой следующий вопрос, говорю сразу: терпеть не могу то, что у нас называют авторской песней. Не то чтобы терпеть не могу, просто я не могу ставить в один ряд Высоцкого и Окуджаву с тем, что я частенько слышу на фестивалях авторской песни. Честно говоря, есть многое, что мне нравится и в этом жанре, но слишком уж много «левых» людей прикрываются этим названием. Мне проще назвать поименно тех, кто мне нравится, хотя и их немало… Да и роком тоже прикрывается куча дерьмовых музыкантов… А впрочем – Все Это Рок-н-Ролл!
КОРР. — Как твои увлечения отражаются на твоей поэзии?
С.К. — Очень просто. Если я ощущаю явственно на себе чье-то влияние, я беру и посвящаю этому человеку данное произведение. Так у меня есть куча посвящений и подражаний и БГ, и Шевчуку, и Кинчеву, и Чижу, и Яну Андерсену и многим другим. Это, по-моему, честно.
КОРР. — Давай постараемся поменьше говорить о музыке, а попробуем поговорить о том, что ей сопутствует?
С.К. — Я – за, а о чем это?
КОРР. — Ну, например, о наркотиках и спиртном. Употребляешь?
С.К. — Что?
КОРР. — Что-нибудь из вышеперечисленного?
С.К. — Как-то музыканты «Deep Purple» сказали, что они, как истинные англичане, предпочитают пинту доброго эля (то бишь пива) героину и траве, что они, как честные английские пьяницы…
КОРР. — То есть, ты пьешь, но не колешься?
С.К. — Я не нуждаюсь в стимуляции нервной системы… Не знаю, как объяснить, но я в принципе далек от всего этого.
КОРР. — Но пробовал?
С.К. — Естественно. Чтобы знать, что это плохо, надо знать, как это.
КОРР. — А что ты любишь пить?
С.К. — Когда я жил на Кубе, пристрастился к коктейлям и много лет своим пристрастиям не изменял. Я всячески пропагандировал всякие смеси, если помнишь, я даже вел на ТВ передачу «КВАК», в пику «СМАКУ», где рассказывал о различных алкогольных смесях. Потом ее закрыли. Слишком много писем приходило от пенсионеров и жен алкоголиков. Ну и мы, конечно, переборщили. У нас там был такой шуточный рецепт – «Коктейль особый шахтерский «Черная Пятка»». Готовился он просто: в стакан наливается 100 грамм водки, два часа отстаивается, потом в отстоянную водку аккуратно, по ножу, вливается еще 100 грамм водки, потом коктейль быстро взбалтывается и залпом выпивается. А на закуску мы рекомендовали «Коврижки-пушишки» – сбритые под мышками волосы, запеченные в тесте. Нас за это посчитали хулиганами и передачу с эфира убрали. А жаль. До сих пор приходят письма с рецептами от поклонников. Сейчас коктели практически не пью, у нас их не умеют смешивать и норовят украсть из них по максимуму. Ингредиенты заменяют на более дешевые, ну нет у нас в стране этой культуры, к сожалению! Да и здоровье уже не очень позволяет пить смеси.
КОРР. — Ну в общем звучит достаточно грустно… А что ты пьешь, когда нечего смешивать?
С.К. — Раньше любил портвейн сладкий, потом сухое вино, потом – коньяк. Водку не пил вообще… Сейчас пью только крепкие напитки – водку, текилу, виски, ром...
КОРР. — Коньяк?
С.К. — Пью, кривлясь и давясь. Водку пью только очень хорошую под определенную закуску. Самогоны всех видов вообще не употребляю.
КОРР. — А были у тебя проблемы со спиртным?
С.К. — Ты имеешь в виду, влияла ли водка на работу? Если это, то – нет. У меня, бывало, играли пьющие музыканты, но я от них старался избавиться. Очень мало, знаешь ли, кайфа в вытаскивании басиста из бара за 15 минут до выхода на сцену. Или когда на репетиции пьяный музыкант все играет, а трезвый ничего не может вспомнить. Сам я перед концертом выпивал пару стаканов портвейна или 200 грамм коньяка. Сейчас, как правило, работаю «всухую» – хватает запала. Но могу и выпить виски или текилы грамм 300…
КОРР. — Однако! А не много это?
С.К. — Для меня нет. Джон Бонэм, барабанщик «Лед Зеппелин», умер от алкогольного отравления, выпив литр водки за 12 часов. Мы такой фокус проделывали неоднократно и за гораздо меньший период времени.
КОРР. — И живы все?
С.К. — Почти. А если серьезно, то спиртное хорошо в том случае, когда человек знает сколько и когда он может выпить без неприятных последствий для себя и для окружающих. Я играл на сцене «в сиську» пьяным несколько раз. Судя по записям, ничего хорошего в этом не было и я эту практику прекратил. А вообще-то я частенько , выпив, вспоминаю, что в жизни всегда есть место подвигу… Ну и, само собой, совершаю эти «подвиги».
КОРР. — Ну а что бы ты сказал тем, кто тебя сейчас читает?
С.К. — Не жмитесь, не будьте быдлом. Сейчас есть из чего выбирать, так не травитесь дрянью. Пейте крепкие и благородные напитки!
КОРР. — Очень мило с твоей стороны! Ну а теперь о более серьезных вещах: что ты думаешь о смерти?
С.К. — Боюсь. Стараюсь не думать о ней, хотя процесс старения меня удручает. Когда я смотрю на тех, кому сейчас 15-20-25, я им немного завидую.
КОРР. — А они – тебе. Диалектика. Ты знаешь, были случаи, когда музыканты сводили счеты с жизнью, как ты к этому относишься, может ли это случится с тобой?
С.К. — Это плохой вопрос. Счеты с жизнью – личное дело каждого. Может ли это случится со мной?… Надеюсь, что нет, хотя зарекаться просто боюсь. Если человек ушел, у него для этого должны быть веские причины, я думаю, мы не имеем права ни осуждать, ни обсуждать это. Я считаю, что почти все ушедшие из этого мира надеются на другую жизнь то ли на том, то ли на этом свете. Я не очень в это верю, поэтому постараюсь исчерпать все возможности в этой жизни. А там видно будет.
КОРР. — Так ты атеист?
С.К. — Скорее безбожник. Я не могу считать себя атеистом, поскольку верю во многие вещи, вопреки здравому смыслу.
КОРР. — Например?
С.К. — Например в то, что все песни и музыка где-то существуют вне нас, а мы лишь вытаскиваем из небытия какие-то обрывки, а если повезет, целые вещи. Несмотря ни на что, мне не верится, что такой хрупкий и сложный прибор, как человеческая душа, исчезает с умиранием тела – только что был человек, и вдруг стал куском несвежего мяса… Да мало ли всего… Верю, что есть места, где мне хорошо, есть места, где я чувствую историю, значимость всего здесь происшедшего когда-то… Я непонятно говорю?
КОРР. — Да нет… А тема Севера в твоих песнях и стихах случайна? «Дорога на Север», «Северный Ветер», а если покопаться, то и еще найдутся, так?
С.К. — Так. Ты можешь смеяться надо мной, но я чувствую, что там, на Севере, моя историческая родина, корни что ли… Мне с детства часто снился один и тот же сон – на площади какого-то северного города мне отрубают голову, она катится по мостовой, все скачет перед глазами, и я в холодном поту просыпаюсь… Вообще, мне очень хорошо в Питере, еще лучше было в Карелии. Хотя я ничего не знаю в этой связи о моих предках.
КОРР. — Атеист, говоришь?… Приятные у тебя сновидения. А тема леса у тебя…
С.К. — Тема леса у меня случайна. Я – городской ребенок, все мои проблемы здесь, а это так, что-то откуда-то проскальзывает. Я, кстати, очень завидую Ревякину – «Калинов Мост» – группа с очень мощными русскими корнями, он их нашел, честь ему и хвала. А я – полукровка без национальности и корней…
КОРР. — Можно спорить, но, как говорится, оставим этот вопрос на совести выступавшего. А есть у тебя в стихах тема смерти, суицида и т.д.?
С.К. — Есть, но, поскольку я с детства бредил «Мастером и Маргаритой», смерть у меня, как правило, очень тихий и светлый уход от гнусной реальности. Есть и более тяжелые вещи, но они написаны в трудные для меня периоды, о которых вспоминать не хочется. Я думаю, не так сложно уйти из жизни, когда нет близких людей. Труднее всего причинить боль тем, кого любишь, тем, кто тебя любит… Ведь такие раны не зарастают очень долго. У меня близкие люди есть, к счастью.
КОРР. — Скажи, а что такое можжевеловый дым?
С.К. — Это песня у меня такая есть.
КОРР. — Ну это как раз понятно. Такое ощущение, что можжевельник для тебя символ какой-то. Я знаю, что ты на концертах своих жжешь можжевеловые опилки. Зачем это?
С.К. — Во-первых, можжевельник отгоняет злых духов, во-вторых, все благовония, можжевельник не исключение, на что-то человека настраивают. Попробуй лечь спать в комнате, окуренной благовониями. Сны будут сниться необычайные.
КОРР. — Это правда?
С.К. — По крайней мере у меня – так. Когда я перед сном жег в комнате можжевельник, сны были совершенно особенные. А что до концертов, так я считаю, что именно запах горящего можжевельника наилучшим образом настраивает на мои песни. Когда я играю с группой, даже акустику, я никогда этого не делаю. Это другая энергия совсем.
КОРР. — И после всего этого у человека хватает наглости заявить, что он – атеист! Скажи, а в дьявола ты веришь?
С.К. — Если есть черное, есть и белое.
КОРР. — В твоих стихах смерть предстает то большой черной птицей, то рыжей женщиной с зелеными глазами… Какие самые характерные строки твои на эту тему?
С.К. — Наверное, строки из реквиема по погибшим 11 сентября в Америке:
«…Смерть приходит всегда на цыпочках,
в мягких тапочках, недоверчиво…
Ничего стараясь не выпачкать,
Когда брать уже больше нечего…»
КОРР. —Вопрос в лоб: почему ты занимаешь всем этим, музыкой, стихами, ведь дело-то, насколько я понимаю, не очень благодарное?
С.К. —Ты меня ставишь в тупик прямо… Зачем… Передо мной этот вопрос никогда не стоял. Просто я чувствую, что так надо. Когда-то я считал, что можно быть какой-то величиной в нескольких, даже противоположных областях, т.е. – быть инженером и в то же время играть музыку хорошо…
КОРР. —Сейчас ты так не думаешь?
С.К. — Нет. Быть специалистом в совершенно различных областях может только настоящий гений, а я пока таких не встречал. Если человек хороший техник, программист или математик, то он, набирая необходимый для этого багаж знаний, наверняка упустил что-то в литературе, музыке, живописи… Люди, знающие все понемножку, приятны в общении, но в любом деле от них мало проку. К сожалению, в наше время было принято быть такими…
КОРР. — Поверхностными?
С.К. — Ну… Можно и так сказать. Приятно было знать что-то обо всем, в любой компании твои акции вырастали очень круто! Многие из моих приятелей этим страдали.
КОРР. — А ты сам?
С.К. — Да и я тоже. Но у меня всегда было желание что-то делать, чему-то учиться, хотя я тоже, естественно, тыкался в разные стороны, пока не определился.
КОРР. — Исходя из твоей теории, если соберутся вместе музыкант и математик, то им и поговорить будет не о чем.
С.К. — В общем, так и есть, если они, конечно, настоящие специалисты в своих отраслях. То есть, у них, конечно, найдутся общие темы о погоде или ценах на презервативы, но серьезных пересечений интересов не будет. Пойми, чтобы стать классным музыкантом, надо заниматься по много часов в день, не считая прослушивания музыки; а «технарям», чтобы быть на высоте, необходимо читать свежую литературу. Много литературы. И все это в ущерб художественной литературе, кино и прочим культурным мероприятиям.
КОРР. — Почти убедил. Ну а ты сам? Ты же как-то говорил, что занимался всем понемногу - учился в техническом ВУЗе, аспирантуре, собирался поступать на литфак, рисовал…
С.К. — Так я и дворником работал и стены долбил, так что с того? Я, кстати, не исключение. Я не смог быть инженером, меня это не интересовало, что-то я хватал, но люди, которые копались в технике серьезно, были для меня «немым укором», они меня не понимали, я – их. В конце концов я поставил жирный крест на своей инженерной карьере.
КОРР. — Кем ты себя считаешь – поэтом или музыкантом?
С.К. — Хотелось бы считаться и тем и другим. По складу ума, наверное, я все же больше поэт, вернее, человек, который пишет.
КОРР. — У тебя есть проза?
С.К. — Есть. Меня часто спрашивают, какого она характера, видимо учитывая мой опыт работы в программе «Батуалло», но обычно я разочаровываю людей, так как моя проза достаточно серьезна, а почти все наши «батуальские» скетчи и репризы написаны моим коллегой Константином Дубровским. То есть мы с Сэром тоже их пишем, но не часто, когда есть настроение, а у Кости практически всегда голова прекрасно работает в этом направлении.
КОРР. — Если уж зашла речь о «Батуалло», расскажи, как у вас возникла идея подобной телепередачи?
С.К. — Слишком долго рассказывать об истории названия… В общем, мы хотели сделать передачу, которая не имеет аналогов на ТВ. Что-то общее есть у нас с «Оба-на!», но она очень приличная и приглаженная, а мы стараемся балансировать на грани дозволенного цензурой. Судя по количеству писем от рассерженных домохозяек и пенсионеров, нам это удается.
КОРР. — Да, когда вы прошли в кадре несколько… легко одетые, даже у меня что-то шевельнулось в душе. А вас не пытались закрыть?
С.К. — Были попытки поначалу, но поскольку официально придраться было не к чему, мотивы были самые нелепые. К счастью, у нас много поклонников, даже среди нашего начальства, именно поэтому мы живем, здравствуем и снимаем очередной выпуск.
КОРР. — Такой же гадкий? А как к твоей деятельности на ниве «батуализма» относятся твои близкие?
С.К. — Надеюсь, что он будет еще гаже, чем предыдущие. А близкие… Родители веселятся, жена – ненавидит. Позитивная реакция перевешивает. Но мы собирались говорить на музыкальные темы, насколько я помню…
КОРР. — Да, конечно, извини, но плох тот журналист, который, походя, не перевернет пару тонн грязного белья. Итак, о ком твои стихи и песни?
С.К. — В основном, обо мне.
КОРР. — Скромно. Но я имею в виду как раз те вещи, где не о тебе, вернее, не только о тебе.
С.К. — Знаешь, очень немногие мои герои имеют реальные прототипы. То есть кто-то, само собой, меня подталкивает на написание той или иной песни, но пока я ее пишу, все тысячу раз изменится до полной неузнаваемости. У меня есть совершенно конкретные песни, написанные и посвященные моим друзьям и врагам, но их немного, в целом у меня почти все образы собирательные.
КОРР. — Даже женщины?
С.К. — Особенно женщины. Опять же, есть конкретные посвящения - такие, как «Противная дрожь», «Святая Любовь» и так далее…
КОРР. — А вообще, женщина как-то влияют на твое творчество?
С.К. — Как-то влияют.
КОРР. — Что-то ты на эту тему не особенно разговорчив?
С.К. — …
КОРР. — Ну что ж, давай вернемся к твоим занятиям вне музыки. Не мешает ли тебе работа на телевидении?
С.К. — Любая работа так или иначе мешает. Я считаю, что у меня не худшая работа. Тем более, что в основном я все-таки был музыкальным тележурналистом, специализируюсь, как ты знаешь, на русскоязычной музыке, так что все это очень близко моей основной деятельности. А потом, самое приятное в жизни (для меня, по крайней мере), это увидеть свои идеи воплощенными в жизнь. А моя работа как раз и позволяет это, тем более, что я творчески полностью свободен и ограничен только аппаратурными возможностями. Хотя, конечно, регулярный выпуск передач – это рутина, и она достает. Мне бы хотелось иметь много денег и снимать то, что интересно мне и только. Надеюсь, что когда-нибудь это произойдет.
КОРР. — И что мы тогда увидим на наших экранах?
С.К. — У меня уже три года лежит сценарий видеофильма о харьковском роке, начиная с конца шестидесятых. Я даже начинал его снимать, но пока руки не доходят. Есть несколько интересных сценариев для клипов, идеи телеигр, да мало ли что еще!
КОРР. — Скажи, а ты подвержен природным влияниям, я имею в виду времена года, погодные условия, фазы луны? Многие творческие личности об этом говорили.
С.К. — Полнолуние на меня не влияет, насколько я знаю, погода… дождь люблю. Еще люблю раннее-раннее утро, особенно осенью и весной. Любимое время года – осень. Осенью у меня активизируется творческая потенция и появляется подавляющее количество стихов и песен.
С.К. — Летом – жарко, мозги плавятся и ничего не хочется делать. Зимой я тоскую, весной – адреналин в крови играет, хочется действовать – весной мы играем подавляющее большинство наших концертов. Ну а осень – спокойное время. Можно остановиться, присесть и подумать. У меня уже много лет каждый сентябрь пишется по песне об осени. Так появились «Осень», «Осень-2», «В городе осень» и так далее. Еще я страдаю слабостью к сериалам. У меня довольно много песен с продолжениями – «Перекати-поле – 2», «Одинокий волк – 2» и так далее. Ну а еще у меня есть целый цикл стихов и песен, которые условно можно объединить под вывеской «Времена Года», так что никакой дискриминации по отношению к сезонам года нет.
КОРР. — Последний вопрос. Насколько я знаю, ты известен больше, как телеведущий, чем поэт и музыкант. Не обидно ли тебе из-за этого?
С.К. — Иногда бывает обидно, но постепенно эта ситуация выравнивается. Если раньше мне на улицах кричали вслед: «Рашн Сэлэд» или «Батуалло», то теперь все чаще и чаще: «Перекати-поле», «Старый Дудочник» или просто «Отдел Кадров». Это утешает и вселяет надежду. Причину я вижу в том, что впервые за много лет мы регулярно играем концерты и занимаемся своим промоушном более или менее серьезно.
|
